Международный день философии проводится в третий четверг ноября с 2002 года по регламенту ЮНЕСКО. Смысл праздника заключается в том, чтобы приобщить людей к философскому наследию человечества, открыть сферу обыденного мышления для новых идей. Множество мыслителей утверждали, что суть философии заключается в удивлении. И в самом деле, философия рождается из природного устремления человека интересоваться собой и окружающим миром. Философия переводится как «любовь к мудрости», она учит нас исследовать и искать фундаментальные истины. Философия – это не просто теория, она может стать образом жизни, если применять ее на практике. Так жили многие мыслители, писатели, художники, ученые, создавая великие произведения искусства, делая великие открытия.
В этот день мы попросили некоторых из современных философов ответить на два вопроса:
Приглашаем вас познакомиться с ответами наших собеседников.
Доктор философских наук, профессор, член-корреспондент РАН, заведующий кафедрой онтологии и теории познания философского факультета МГУ им. М. В. Ломоносова, декан философского факультета МГУ им. М. В. Ломоносова.Это хороший вопрос и он постоянно задается на протяжении 2500 лет, сколько существует философия. Простым ответом является такой: если философия есть, значит, она нужна. Потому что как только появился человек философствующий, он (по Ясперсу), стал осознавать трагедию, трагедийность своего положения в мире, некоторую несправедливость: с одной стороны есть человек, который размышляет, к чему-то стремится, который в отличие от животного осознает, что земля конечна, жизнь конечна, а с другой стороны - бесконечный космос. Это же трагедия по большому счету, что человек, который многое понимает, понимает одновременно и свою смертность. Это может быть один из первых центральных вопросов. Это вопрос из вечных вопросов, на который человек всегда будет пытаться отвечать.
Ясперс говорил, что философия начинается с детских вопросов. Именно ребенок способен задать философский вопрос. Я раньше к этому относился, как к некой банальной красивой фразе, а потом я понял, что за этим стоит глубокая истина. Почему? Потому что над взрослым человеком довлеет огромное количество культурных стереотипов: ему что-то удобно спросить, что-то неудобно. А вот ребенку все удобно. Он может поставить самый неудобный вопрос и внешне очень простой, но когда вы попытаетесь на него ответить, вы увидите, насколько он сложный. А что такое дети? Это начало цивилизации, начало человечества. Почему говорят, что философия начинается с любознательности. Человек начинает простые вопросы задавать. Если кто-то думает, что философии начинается со сложных вопросов, то это не очень верно. Сложные они возникают, но из простых. Проблема другая - философ должен на сложные вопросы относительно просто ответить. Потому что если мы беседуем о философии в кругу философов, и говорим о критериях этики, морали, мы «договоримся». А вот как это потом объяснить людям? И поэтому люди часто играют, говоря, что философия не понятна. «Философия делает ясным то, что было смутным в мифе», - говорил Гегель или Кант, сейчас могу ошибиться. Т.е. философия, в принципе, должна прояснять. Не «затуманивать» мозги, а прояснять. И человек, который говорит не понятно, по большому счету, не может себя считать философом. Это мое убеждение. Поэтому философия всегда востребована. Кстати, конкурс на наш факультет это показывает: 6-7 человек в самые тяжелые годы…
Философ – он просыпается в человеке. Окончание факультета не гарантирует, что вы станете философом. Бёме был сапожником, Спиноза – стекольщиком… Образование на философском факультете – это некоторая школа, которая позволяет этой философии проснуться. Но каждый становиться для себя философом сам. Вот он понимает это на определенном этапе, что у него определенный взгляд на мир, совершенно иной, чем у человека, который философией не занимается. Всегда остается непознанное, мы из бытия вырезаем все больший кусочек, стремимся охватить это бытие целиком, но никогда не охватываем – всегда остается непознанное. И здесь философия тоже важна. Есть такой образ: философия в науке представляет собой такие строительные леса. Вроде бы они для здания не нужны, когда здания построены, покрашены Но для того, чтобы сдать здание, строят эти строительные леса, которые позволяют здание довести до конца – другая функция. Поэтому я думаю, что философия всегда останется. С другой стороны есть проблема: философия уподобилась королю Лиру, который роздал детям свои земли, а сам остался ни с чем. Но это не так, от философии отпочковываются дисциплины, и тем сам самым самоопределяется, и очищается сам ее предмет. Поэтому философия – она занимается всеобщим, она занимается бытием. Философия – это метафизика. Это предметы, которые мы может исследовать только с помощью разума. Насколько я своим разумом могу рассуждать о природе и претендовать на истину? Так философия начиналась: не было ни физики, ничего не было, а человек отвечал на вопросы об устройстве мира. У человека всегда есть такая потребность: объяснить.
Декан факультета философии и политологии СПбГУ, доктор философских наук, профессор, заведующий кафедрой философии культуры и культурологииВы знаете, понятие философии - оно может быть также без границ, как и человек в представлении вашего журнала. Поэтому в зависимости от того, какие беды и проблемы человека мучают, какие у него цели, установки или даже, если таковых нет и ему нужно помочь их сформировать, вот философия становится той точкой, или кочкой, на которую человек обязательно становится, сознательно или бессознательно. То есть философия - это высшее искусство формирования мышления, созерцания мира, без чего человек не может обойтись. Он воображает, что от природы наделен мышлением и правильным взглядом на мир, в действительности это не так, а это формируется в результате житейского опыта, каких-то обстоятельств случайного рода. А в зависимости от того, в какой сфере он себя реализует, то и тот тип практической философии оказывается ему полезным. Сугубо теоретическая философия дает ученому ориентировку в научной деятельности. Экзистенциальная философия помогает понять основные типы, формы, способы жизни и проблемы, с которыми человек сталкивается. Человек, который ориентируется на проблемы абстрактной духовной жизни, может тяготеть к неким формам мистической философии, и это оказывается тем духовным и интеллектуальным прибежищем, в котором человек себя находит. То есть в философии человек себя находит в максимальной полноте своей жизни.
Сегодня мы живем во времени без философии. Это мое ощущение: философия существует сама по себе, человек, если иметь в виду особенно русское общество, сам по себе. В критические моменты слышен голос: «Помогите нам, дайте нам определение, скажите нам самое существенное, фундаментальное: Кто мы? Какие цели нашей жизни? Какие наши надежды, ожидания?»
А философия молчит, потому что она оказалась погруженной в свои собственные проблемы, а у нее есть немало профессиональных проблем; как, что устроить, отточить детали, раздвинуть свои собственные границы… И наша философия отучилась отвечать на запросы жизни, и поэтому дни петербургской философии это попытка разрушить вот эту странную берлинскую стену отчуждения, которая отделяет ее от общества. И вот это - самая главная проблема. Философия никогда не дает прямые ответы, она заставляет человека самого думать, как только человек начинает думать, так он находит ответы. А мы покамест вот эту философскую составляющую в нашей культуре презрели, ее нет или она существует сама по себе, как горох, выкатившийся в поле и не дающий плод.
Вы знаете, поскольку я профессионал, буквально погружен в философию, то мне ответить на этот вопрос практически невозможно. Потому что если бы я пришел к ней от занятий физикой, лирикой, поэзией, был бы бухгалтером, банкиром, токарем, слесарем, я бы мог вам ответить. Но поскольку для меня это - и профессия, и жизненный процесс, то я это не могу разделить.
Я морализатор по своему характеру, я думаю, что мне понятней больше, чем моим коллегам, которые лишены возможности осмыслить реальность в ее философских категориях, потому что философские категории - это очень глубокое проникновение в сущность процессов, которые обычно сверкают лишь своим поверхностным блеском, ярким, но, чаще всего, ложным.
Почетный академик Российской академии космонавтики, советник председателя правительства Дагестана по науке и ВПК, доктор технических наукВ выборе абсолютной ценности. В понимании того, что подлинные радости находятся не во вне нас, а внутри. Для этого необходимо попасть под волшебство классиков науки, культуры, поэзии и искусства. Тогда Вам не навяжут ценности ни улица, ни деньги, ни власти.
Не изменила, а сохранила возможность с абсолютными ценностями идти, становясь дорогой, и дотрагиваться до вечности.
Кандидат культурологии, автор исследований по теме "Мусеи античности"Философия, как и искусство, это врожденная потребность человека. Человек не может без нее существовать. Ведь она появилась задолго до того как начали существовать первые философы. Творчество дикаря – это особая форма отношения к миру, к действительности. Я считаю, человек философствовал изначально. Вначале это в мифе проявлялось, потом в текстах, которые он оставлял после себя, поэтому запретить человеку философствовать невозможно. Другое дело, что в какие-то исторические периоды человечеству навязывалась определенная форма философии. Она внедрялась в сознание, она шла не от сердца, а от разума и это приводило всегда к печальным последствиям.
Вот мы отмечаем Дни петербургской философии, а ведь, в общем, это трагические дня для истории русской философии. Высылка из России лучших представителей мысли, этот пароход философский. Неслучайно всегда совершается акция возложения цветов камню философскому. Я считаю, что философия должна быть, прежде всего, частным делом граждан, но хорошее государство должно стимулировать диспуты философские, наличие как можно большего количества школ. Философия конечно должна быть частью гуманитарного образования. Вот ведется спор, нужно ли сдавать кандидатские экзамены по философии, допустим, инженерам. Я-то считаю, что философия - наука самодостаточная, и поэтому если вы пишете диплом по синхродатронам, то сдавать кандидатские, конечно, не нужно. Вот для гуманитарной сферы, для филологии, искусствознания, истории эта наука необходима совершенно, потому что без нее вы целостного представления о мире иметь не будете. Будете заниматься какой-то узкой проблемой, не видя за деревьями леса.
Кроме того, философия изучает культуру, т.е. то, что произвел человек. Главное отличие человека от животного, это историческая память. Соответственно, ее роль в том, чтобы как раз холить и лелеять то, что было до этого. В отличие от научных теорий, в философии ничто не пропадает бесследно, начиная с Древнего Китая и Древней Индии, мы сохраняем все, что было. Я считаю, что и в дальнейшем будет так именно. Это свободное творчество, прежде всего, но плюс это еще исследование прошлого, поэтому надо изучать все, что было до нас, даже если это написано в шумерской клинописи, или на каком-нибудь экзотическом языке, это не должно пропасть, я считаю.
Пожалуй, она позволяет пессимизма избежать и в то же время излишнего оптимизма, т.е. найти золотую середину. Не хочется заниматься карьерой, какими-то материальными делами, а в то же время, поскольку мне знакомы многие философские системы, зная, что нельзя найти готовую истину ни в одной из них, может быть даже какое-то легкое чувство иронии по отношению к действительности появляется. Именно здоровой иронии, которая не позволяет излишне увлекаться и становиться фанатиком какой-то идеи. Опасность может заключаться в том, что идея может полностью захватить человека, и он может ради нее разрушить все вокруг себя, совершенно искренне, как это делали у нас в стране, допустим, или в Китае. И вот опять таки, философия должна быть и историей философии, изучением того опыта, который позволяет избегать крайностей. Т.е. золотая середина в жизни без излишнего экстремизма. Ну и потом, повторяю, нужно иметь какую-то картину целостную, без философии это невозможно, иначе все науки раздробятся, утекут друг от друга ручейками, и мы опять за деревьями не будем видеть леса.
Доктор философских наук, профессор, декан философского факультета Уральского государственного университета им. А.М. Горького, действительный член Российской Академии Естественных НаукНачнем с того, что философы, когда они возникли, они вовсе не были учеными. В древней Греции философы занимались тем, что они консультировали людей. В частности Демокрит объяснял, каким образом выбирать жену: надо брать маленькую и молчаливую. Т.е. философ прежде всего был ориентирован на человеческие отношения. И у нас философский факультет Уральского государственного университета лет 15 назад, когда я стал деканом, повернул благодаря ученому совету именно в этом направлении. Мы ввели новые специализации, среди которых, например, философская антропология. Это не психология, которая сводится к каким-то общим научным закономерностям, Это понимание глубинных человеческих потребностей, где нужен индивидуальный подход. Дальше – это социальное управление. Это философия правафилософская лингвистика. Это очень широкая дисциплина, подразумевающая использование языка в общественных целях. здесь философ в моем понимании – человек, который хорошо пишет, человек, который хорошо общается, который может понимать других,
Сегодня философ – это коммуникатор. Это человек, который устраивает человеческие взаимоотношения, налаживает их. античные философы говорили – тот, кто не может выступить на Агоре, и сказать чего он хочет, не гражданин. Гражданин – это тот, кто может сказать, чего он хочет. И сегодня не гражданин тот, кто не может сделать телепередачу. Не гражданин тот, кто не может выступить по радио. И этому должен учить философ. Т.е. вообще роль философии сегодня для нас, по крайней мере, изменилась. Вместо того чтобы научить как жить в роли просветителя, мы сегодня должны прояснить то, что говорят люди обычные, не философы. Мы должны помочь им сказать то, что они думают вообще. без всяких разных искусственных логических конструкций. Т.е. мы друзья, которые позволяем, помогаем человеку высказаться.
Лично у меня в жизни философия ничего не изменила, потому что она собственно вся философии и посвящена. Что-то другое могло бы изменить. Потому что я уже 15 лет как декан философского факультета и собственно вся моя жизни уходит на это. я организую всю эту деятельность, я организую, скажем так, лозунг у меня, который я сформулировал, называется «Мы вернем миру смысл». И я чувствую, что мы отвечаем за смысл того, что происходит, потому что бытовой рационализм – да, захлестывает и об этом хорошо сказал Фридрих Энгельс. Он говорит, почему мы об истории говорим, что в ней нет никакого смысла? Почему мы говорим, что история – это естественные процессы? Потому что действует правило сложения сил – один хочет одного, другой хочет другого, а в результате получается то, чего никто не хотел. Т.е. вообще говоря, считают что философия глубоко иррациональна. Всем правит потребность. Никакого разума нету в истории. И вот это хорошее воспитание бытового рационализма, который закатывает, захлестывает, а мы должны вечно возвращать всему свой смысл.
Доктор философских наук, профессор, академик АГН, заслуженный деятель науки РФ, заведующий кафедрой философии гуманитарных факультетов СамГУФилософия не может сделать мир лучше, да его и не надо делать лучше. Надо себя делать лучше. Это можно сделать, а мир изменить нельзя. Он сам изменяется. Но вот в этом изменении философия играет свою роль, когда она создает категориальный язык видения мира и думания. Вот так повлияла филосфия античности и нового времени на европейскую цивилизацию, создав язык рационального мышления об общем, универсальном. И мы имеем тот мир, который получился в результате этого способа мысли. Сейчас этот мир исчерпал свой ресурс. Нужен новый тип рациональности, т.е. новый тип мысли и действия, который может быть контролирован. И тут, конечно, философия, и не только она (например, искусство), может сказать свое слово. Но это дело долгое. Способ мысли не рождается за год-два или десять лет. Требуются усилия поколений. А пока каждый человек должен обустраивать свою жизнь так, чтобы она его устраивала и чтобы она была, как любят сейчас говорить, стабильна.
Для меня философия - это род моих занятий. Во-первых, как предмет преподавания. И тогда я смотрю на нее с точки зрения того, а что в ней есть удивительного для современного ума. Что в этой или той философской концепции живо до сих пор и может как-то осветить (просветить) нашу повседневность. Во-вторых, я работаю в области философии - пишу статьи, книжки, выступаю с докладами. Тогда это не философия как таковая, а философские проблемы, или точнее, проблемы в поле философии, в той области философского знания, которой я занимаюсь - философия культуры, философия индивидуальности (самобытного бытия).
Доктор философских наук, профессор, заслуженный деятель науки, почетный работник Высшей школы, член Ассоциации Политических наук АН СССР, заведующий кафедрой философииПодчеркнуть надо: «наш» и «сделать». Если его можно сделать, то он наш, значит, речь идет о социуме, ибо природа не наша и поэтому сделать ее нельзя. Конечно, самый облегченный ответ: человек творит этот наш мир. Отсюда сделайте человека (ибо он творит по своему образу и подобию) и он сотворит человеческий мир конвертируя в него разум, добро и красоту.
Но это «полуфилософия».
Философия исходит из действительности, из того, что другой нет (нет другого глобуса) и потому предлагает не переустраивать мир, а жить в нем. Мир таков и поэтому «быть или не быть?», знание мира – это наука. Философия – это понимание мира как предпосылка жизни в нем, вписания в него. Вписаться в мир это не значит приспособиться к нему. Это научились делать многие не будучи философами. Вписаться в мир – это значит синтезировать свои возможности, ценности, самосохранение своей индивидуальности и мира. Не совпадение систем ценностей явление нормальное, ибо, в противном случае исчезла бы индивидуальность, самоидентичность. В стадном мире их нет. Индивидуальность это отрицание стада. Но отрицание это не война, а конструирование нового содержания и механизма связи личности и социума.
Трагизм человеческого бытия не в ценностях сегодняшнего мира, а в не способности сохранить себя в этой господствующей системе ценностей. И поэтому беда не в мире, а в человеке. Развитая индивидуальность может надеяться на изменение мира только живя в нем. Иначе это позиционирование со стороны, вне мира, а значит и без надежды на его совершенствование. Все в мире преходящее, а, значит, конечно. Зло, несчастье, ночь, холод, кризис. Надо уметь выйти за них (трансцендировать). За злом есть добро, за логикой истина, за болезнью здоровье. И тогда мир окажется не таким уж плохим. И тогда окажется, что в нем можно и нужно жить.
Жизнь это и есть способ бытия философа. Поэтому им не становятся, а рождаются. Философия в этом смысле судьба. Судьба это предначертанность жизни. Строитель, финансист, физик не могут жить в бочке. Бочка исключает их жизнь. Философ все свое носит с собой, в себе. Мыслить не только, в силу этого, можно и в бочке, но еще и лучше думается: никто и ничто не мешает.
Доктор философских наук, профессор, Институт философии имени Г. С. Сковороды НАН УкраиныПодлинную потребность в философии в наши дни ощущают, конечно, немногие. Ощущают её, в частности, некоторые мыслящие люди из числа тех, кто, вопреки бессердечию и поверхностности, задающим тон в нынешней жизни, стремится отстоять свою человечность. Быть и оставаться человеком сегодня совсем не просто – порою куда сложнее, чем сохранять свою идентичность «сознательного украинца», единоросса, приверженца той или иной конфессии. Человечность как таковая прежде всего есть, разумеется, категория нравственная – она предполагает способность к бескорыстной самоотдаче, способность заботиться о других, щедро уделять им своё внимание и время. Вместе с тем, стремление сохранить это драгоценное качество человечности, не дать ему полностью выветриться из нашей жизни, связано и с определённым усилием сознания – усилием собрать себя воедино, восстановить ясность и последовательность мысли, тонкую структуру сочленения человеческих очевидностей, ценностей, смыслов. И вот здесь-то без философии – как, впрочем, и без искусства – не обойтись. Бесспорно, философия ныне – не самый престижный тип рациональности, ей свойственно пребывать в тени более «продвинутых» отраслей науки, идеологии, политики, да и в тени здравого смысла повседневности, который, как водится, ни перед кем никаких комплексов не испытывает. Тем важнее нам сегодня не упускать из виду ариаднину нить философии как именно такой развивающей формы мышления, которая обеспечивает смысловую адекватность последнего, предъявляя ему весь комплекс отношений его реального субъекта, т.е. человека, к миру. Существует немало захватывающих – именно «захватывающих» человеческое мышление – областей, в которых последнее, стремясь во всю прыть к поставленной перед ним цели, склонно забывать о собственных истоках, собственной внутренней мере. Философия же как таковая служит живым напоминанием об этом; гегелевское определение её как «мыслящего самоё себя мышления», реально говоря, ничего иного в себе и не содержит. В этом смысле, акт философствования, как в своё время прекрасно сказал Мераб Мамардашвили, – это всегда некая пауза, некий интервал, некое движение вспять относительно течения непосредственной практической жизни, в том числе и тех требований, тех ожиданий, которые она набрасывает самому мышлению. Благо для человека и человечности, что в переломные моменты истории человеческого духа в ней до сих пор неизменно являлся эдакий Сократ, или Паскаль, или Кьеркегор, или Сковорода – некто, с кем невозможно маршировать, а надо остановиться (или побродить) и подумать: кто я? как это я живу и зачем? о чём в своей жизни я ни в коем случае забывать не должен? Сегодня, повторяю, раздумья такого рода – необходимый компонент защиты человечности, скромного призвания и счастья быть одноразовым человеком на этой земле.
Если говорить о факторах и тенденциях, бросающих сегодня вызов стойкости человеческого сознания, то в первую очередь приходится упомянуть о феномене манипулирования, феномене всепроникающем, пропитывающем своими флюидами едва ли не каждый регион общественной и духовной жизни. Ныне мы с избытком убеждаемся в том, что манипулировать можно и самой жаждой свободы, и нравственным возмущением масс – украинский оранжевый «майдан» яркое тому свидетельство. Совершенно очевидно, что для современных практиков и идеологов манипуляции – а таковые встречаются и в профессиональной философской среде – человек перестаёт существовать как единица, способная оказывать сопротивление, отстаивать собственную точку зрения; уважение к личности вытесняется пресловутой борьбой за рынки, за передел политических позиций. Так вот, мы не можем себе позволить утрачивать способность к сопротивлению, в первую очередь, способность к сопротивлению сознания. Философия, поистине, как сказал бы Гегель, соответствующая своему понятию, должна в нынешних условиях – хотя, безусловно, её роль к этому не сводится – укреплять духовную неподатливость личности, помогать ей в ежедневном противостоянии соблазнам века сего, равно как и его навязчивому пафосу. С неё, с философии, никто не снимал вменённую ей ещё Ф. Бэконом обязанность разоблачения «идолов», становящихся, к сожалению, всё более многочисленными и влиятельными в нашей жизни. Разумеется, идти против течения всегда трудно, трудно прекословить диктату глашатаев времени, трудно удержаться на ногах в подкашивающих объятиях толпы. Что ж – желающий в наши дни быть собой, сохранять верность своему человеческому призванию должен иметь достаточно крепкую интеллектуальную мускулатуру.
Резюмирую. Философия, наиболее востребованная нынешней ситуацией человека, – это, на мой взгляд, прежде всего философия сопротивления. Сопротивления ползучему расчеловечению мира, постмодернистской всеядности, пошлой идеологии праматического успеха, вкрадчивости современных манипуляторов, лишающих нас свободы быть собой. Увы, несложно предсказать, что кому-то такая позиция обязательно покажется несовременной, в чём-то донкихотской. Ничего не поделаешь: донкихотство не чуждо философии, да и сам Рыцарь Печального Образа – не один ли из ходячих символов человечности как таковой?
В ранней юности с философией я был знаком очень мало и не задумывался о том, являются ли проблемы, которые меня занимают, проблемами философскими. Иное дело – художественная литература, которую я читал запоем. И вот случилось так – учился я тогда в одиннадцатом классе, – что волею судеб моим постоянным чтением одновременно оказались Александр Грин, Лев Толстой и Франц Кафка. Именно «взрывчатая смесь» мироощущений этих авторов, столь парадоксальным образом дополняющих друг друга, думается, и подвигла меня к размышлениям собственно философского характера. Ну а потом в игру вступили Беккет, Ионеско, Сартр, вслед за ними – Платон, Аристотель, Кант, Гегель, Паскаль…
Были, впрочем, стимулы и более внутреннего свойства. С детства я был существом впечатлительным, с неплохо развитой способностью воображения. Где-то лет с 9–10 (а может и раньше) меня занимали вопросы о том, как можно представить себе границы мирового пространства и времени, как входит в мир четвертое и последующие измерения, как наступает смерть и что бывает после неё. Смерти я боялся панически, но очень надеялся, что за необозримое время моей собственной взрослой жизни человечество её победит. Подспудно этот страх и эти надежды повлияли, конечно – наряду с более прозаическими факторами – на моё решение поступать после школы в Киевский медицинский институт. Слава Богу, я туда не прошёл, и у меня появилось время, чтобы понять: то, чего я добивался от медицины, по-настоящему следовало искать совсем в другой области – в области философии. Ибо только философия по-настоящему, всерьёз выводит человеческое воображение и человеческую мысль на рандеву с Абсолютом – так по-настоящему, так всерьёз, как это не под силу сделать даже религии. Дело не только в том, что в философии мы постоянно вопрошаем об абсолютном – о первом и последнем месте пространства, времени, жизни. Дело ещё и в том, что сам опыт философствования, как я вскорости осознал, есть опыт отношения к Абсолюту – отношения практически неизбежного, как бы предзаданного самим существом данного рода деятельности. Нельзя мыслить по-философски, уже заранее не пребывая в «поле притяжения» Абсолюта – в поле сколь смысловом, столь же и реальном. Немало лет спустя я наткнулся у Кьеркегора на фразу, которая объяснила мне многое в моём собственном духовном опыте: «Если всякий человек не принимает существенного участия в Абсолюте, значит, всё потеряно». Думаю, потеряно ещё далеко не всё. Меня, как, наверное, многих моих коллег время от времени укрепляет в этой мысли процесс писания философских текстов. Как только оказываешься вынужден, как только найдёшь в себе силы сойти с лёгкого пути благополучных трюизмов на опасную, неизвестно куда ведущую еретическую тропу, сойти ради неизвестно чего, просто ощущая контроль над собой некоей теряющейся в тумане строгости – вот тогда-то, именно тогда и убеждаешься: есть он, Абсолют, есть!
Год спустя после провала в мединституте я стал студентом-философом.
В философии меня не сразу, но безвозвратно привлекла мало известная и малоуважаемая у нас по тем временам (начало 70-х гг. прошлого века) её область – этика.
Почитаемой, известной, любимой лучшими студентами и преподавателями была сводная сестра этики – эстетика. Кружок эстетики, которым руководил умница и великий энтузиаст философии Анатолий Станиславович Канарский, был в те годы бесспорно лучшим на философском факультете; его горнило, вместе со своими друзьями, прошёл и я, и многим ему обязан.
Но вот этика… Существенное знакомство с ней началось для меня в тихом прохладном зале Исторической библиотеки, чтением старых, пропахших сыроватой прохладой хранилища книг Спинозы, Лейбница, Канта, Ницше, Паскаля. Раз и навсегда я вдруг понял, что ничего более интересного и привлекательного в философии для меня быть не может: счастливым образом мне отворилось то пространство мысли, тот простор, где грешному разумению моему стало легко и свободно.
Должен добавить, что для меня, питомца эстетического кружка Канарского, путь в этику изначально прорисовывался едва ли не вопреки общепринятым представлениям о существе сей суровой дисциплины. Нет, не моральный пафос, не благоговение перед категорическим императивом влекли меня, сознаюсь, в её заповедные глубины. Влекло меня восхищение – восхищение малообразованного неофита – перед бесконечной, искрящейся, переливающейся всеми цветами радуги, сулящей счастье, и боль, и утоление тайной человеческой свободы и человеческой любви.
Так что дипломная моя работа оказалась посвящена проблеме свободы воли – сюжету, в те годы достаточно редкому. О свободе и о любви, насколько это мне под силу, пишу до сих пор. А также о стыде, о благоговении, о страхе, тошноте, жалости, о человеческом общении и различных его нюансах.
Ведь где нет нюансов – там нет философии; это относится и к этике. Нюансы указывают на обилие траекторий мысли и чувства, манят на простор, светлый простор свободы, заветный доступ к которому, я убеждён, открыт для человека всегда.
С этим убеждением и живу.
В преддверии Международного дня философии мы провели небольшой опрос на улицах Москвы, чтобы понять актуальность философии в наши дни. На наши вопросы ответили более 50 человек. Опрос показал, что для большинства людей вопросы философии очень важны.
Предлагаем вашему вниманию сюжет.
В настоящее время, во время компьютеризации и интернетизации, человек редко задается вопросами, волнующими всех еще 20 или 30 лет назад, потому что везде на все можно найти ответ. Тогда зачем же мне рассуждать или философствовать, спросит любой школьник или студент начального курса ВУЗа. В данной статье мы будем рассуждать о том, зачем нужна философия и нужна ли она вообще.
Для ответа на вопрос о необходимости такой науки, как философия, надо попытаться определить, что же это такое. А это и есть размышления о жизни, о вечном, об окружающей нас действительности. Мысли на эти темы никогда не теряют своей остроты.
Следует провести обзор того, что находится в поле зрения науки. Это поможет определить, для чего нужна философия и каковы её направления.
Таким образом, можно установить, что философия человеку нужна для определения его места в жизни, для успешного роста, как личности, так и части социума. Поскольку знания, которые черпаются из этой науке, выгодно отличают индивида от всех остальных.
В которой эксперты делятся с нами своими взглядами на основополагающие понятия и явления науки, культуры и истории.
Философия, по существу, не имеет своего предмета и говорит об общих закономерностях. Как только мы начинаем искать специфические знания, мы выходим из философии и погружаемся в научные или псевдонаучные дисциплины вроде филологии. Зачем тогда вообще нужна философия?
Хотя я не являюсь философом в классическом смысле слова, я думаю, что философия необходима, потому что она позволяет подвергнуть рефлексии то, что делаю я, то, что делают люди конкретных дисциплин. Всегда нужна некая сверхобщая платформа, которая бы позволила взглянуть со стороны на основания нашей деятельности.
Я начинал как семиотик, ездил в Тарту. После появления работ Лотмана и его единомышленников казалось, что семиотика - это дисциплина, трансформирующая наше представление о мире. Мы были уверены, что вокруг сплошные знаковые системы, к которым можно свести всю культуру. Когда у нас разворачивалась семиотическая эпопея, во Франции развивался свой структурализм - он отчасти был нам близок, но только отчасти. И у нас, и во Франции семиотика восходила к Соссюру, к структурной лингвистике. Это видно в ранних работах, например, Мишеля Фуко или Лакана, который был тесно связан с Якобсоном, останавливавшимся у него во время своих наездов в Париж. Когда Лакан говорил, что бессознательное структурировано как язык, он многое заимствовал у Якобсона.
После Лотмана российская линия семиотики иссякла без больших последствий, хотя наработанное в 1960-1970-е все еще изучают в наших вузах. Французская линия, трансформировавшись, оказала огромное влияние на мир. Я думаю, причина в том, что французский структурализм был тесно связан с философией, что позволило ему переосмыслить основания и меняться со временем. Российская семиотика оказалась на редкость ригидной. Важно, например, что в нашумевшей книге «О грамматологии» Деррида подверг «деконструкции» лингвистику Соссюра и его понимание знака. Это позволило двигаться дальше, развиваться. Невозможно идти вперед без постоянной проблематизации аксиоматики науки. В России был запрет на философию. Ты приезжал в Тарту и обнаруживал, что о философии нельзя говорить, потому что философия у всех ассоциировалась с марксизмом-ленинизмом, а это была чистая идеология. Не существовало места для философии там, где делалась наука, где шел поиск «объективного» знания. Запрет на философию привел к кризису и крушению всей дисциплины.
Философия - это грандиозная и всегда шаткая попытка взглянуть на основания так, как человеку это не свойственно.
Российские ученые говорили: знак, знак, знак, но никто не проблематизировал понятие «знак», просто брали у Соссюра, что есть означаемое и означающее и что есть две стороны. А почему две стороны - никто даже не спрашивал. Достаточно было того, что так писал Соссюр. Был еще Пирс, который выдвинул свое представление о знаке, но мало кто Пирса читал, потому что он был философ-прагматик и находился вдали от интересов филологов. Пирс говорил о том, что знак должен иметь три стороны, а не две, что недостаточно иметь означающее и означаемое. Он называл третью сторону интерпретантой и утверждал, что без этой загадочной «метки» нельзя понять, знак перед нами или нет, а если знак, то какого вида. Модальность чтения этих знаков определяется интерпретантой. Ничего этого в России не знали. Соссюровская семиотика знала только оппозиции, больше ничего. Но для понимания смысла и функционирования культуры этого мало.
Мы должны все время сомневаться в догматике собственных дисциплин. Изнутри такой дисциплины, как семиотика, это невозможно сделать. Точно так же для того, чтобы понять основания математики, мы должны «выйти из математики», потому что математика оперирует определенными аксиомами и не в состоянии подвергнуть их рефлексии. Для меня философия - это возможность выйти в область рефлексии.
Я считаю, что вообще российская традиция отмечена нехваткой рефлексии. Наших студентов, например, к ней не готовят. Им читают курсы типа «XVIII век», «XIX век» или «Введение в психологию». Мы хорошо знаем систему вузовских дисциплин, не подразумевающих необходимости в проблематизации. Речь почти исключительно идет о передаче позитивного знания, как если бы оно обладало абсолютной ценностью. Но знание это лишь по видимости абсолютно. У нас и философия преподавалась как догматика, как набор догматических представлений, по существу антифилософский. Важно не кто и что говорил, а важна сама стратегия проблематизации. Ее страшно не хватает гуманитарному знанию, которое тем менее надежно, чем меньше себя осмысливает.
Философия всегда претендует на универсальность, и в этом заключается ее сила и слабость одновременно.
Философия, конечно, издавна предпринимала попытки стать позитивной наукой. В этом смысле интересны отношения психологии и философии. Психология - это прикладная наука, которая пытается изучить, как мы этот мир конструируем. Она расщепляет наше отношение к миру на разные модусы и старается эмпирически их описать: восприятие, память, эмоции, мышление и т.д. В философии всегда есть соблазн психологизации, например, тогда, когда речь идет о субъективности.
Некоторые считают, что философия - это прежде всего онтология, описание того, что «есть». Когда-то такое описание мыслилось независимо от субъекта. Такая онтология характерна для эпох, когда доминирует религия, потому что структуры мира в религиозном универсуме независимы от субъекта и связаны исключительно с Богом, создавшим некие иерархии, порядки, и в этих иерархиях заключены определенные формы бытия, которые тоже часто бывают иерархическими. И все это не зависит от того, какую позицию занимает субъект.
Но позже, в эпоху Ренессанса, уже выясняется, что весь мир конструируется субъектом, что мир зависит от его активности. Онтология сближается с феноменологией. Однако когда мы говорим, что мир конструируется субъектом, мы невольно вползаем в психологию, потому что именно психология как будто позволяет нам разобраться в тех формах, которые мир принимает в субъективном восприятии. Любопытно, однако, что уже Кант резко отделяет философию от психологии и утверждает, что философия имеет дело не с эмпирическим, но с трансцендентальным субъектом. Это положение становится позже центральным для феноменологии и множества философий современности. А это значит, что философия изучает формы нашего сознания, данные нам до опыта и определяющие то, каким будет опыт, исследуемый психологией. У Канта, например, пространство и время - не психологические категории, а именно такие трансцендентальные формы опыта. Психология изучает, как человек оперирует пространством и временем, но не может объяснить нам, почему человек не может мыслить вне этих первичных интуиций. Эти трансцендентальные категории определяют то, каким мир предстает перед нами. Как видим, и тут, в области трансцендентальной (внеопытной) психологии, философия касается таких общих оснований, которые недоступны эмпирической науке, но без понимания которых наука не может двигаться вперед.
Юлия Рыженко / сайт
Основатель феноменологии Эдмунд Гуссерль считал, что именно описание такого рода фундаментальных, трансцендентальных структур и превращает философию в по-настоящему точную науку. Потому что именно философии оказываются доступными универсальные, то есть «объективные», структуры нашего бытия. Я, однако, остерегусь называть философию наукой. Феноменология Гуссерля не обладает строгостью математики, но она не обладает и эмпирической экспериментальной базой таких наук, как физика. Гуссерль придумал способ добраться до универсальных трансцендентальных структур феноменального мира. Он называл его трансцендентальной редукцией. Но возможность применения этого метода вызывает сомнения у многих философов. Сам Гуссерль писал, что эта редукция (которую он называл греческим термином «эпохé») лежит в области, выходящей далеко за пределы всякого научного наблюдения: «Быть может, выяснится даже, что тотальная феноменологическая установка и соответствующее ей эпохé прежде всего по своему существу призваны произвести в личности полную перемену, которую можно было бы сравнить с религиозным обращением, но где помимо этого скрыто значение величайшей экзистенциальной перемены, которая в качестве задачи предстоит человечеству как таковому». Такого рода мистические откровения вряд ли можно отнести к области науки. Сомневался в возможности редукции и выдающийся феноменолог Морис Мерло-Понти, который считал, что мы по определению не можем взглянуть на нашу мысль и обнаружить ее основания со стороны. «Величайший урок редукции, - писал он, - заключается в невозможности полной редукции. Вот почему Гуссерль все снова и снова задается вопросом о возможности редукции. Будь мы абсолютным духом, редукция не составляла бы никакой проблемы. Но поскольку мы, напротив, пребываем в мире, поскольку наши размышления имеют место во временном потоке, который они пытаются уловить (в который они, как говорит Гуссерль, “sich einströmen” ), нет такого мышления, которое охватывало бы нашу мысль». Поскольку философия пытается иметь дело с основаниями нашего мышления и нашего мира за пределами опыта, она, на мой взгляд, выводит себя за рамки науки. Философия - это грандиозная и всегда шаткая попытка взглянуть на основания так, как человеку это не свойственно. Замечание Мерло-Понти о том, что «нет такого мышления, которое охватывало бы нашу мысль», передает саму суть дилеммы, с которой сталкивается философ и которая делает такой уязвимой, но от этого не менее необходимой его деятельность. Философ - не ученый, это человек, стремящийся занять по отношению к нашему миру и способам его познания «невозможную» позицию. И это отчасти сближает настоящего философа с поэтом, который, как мне кажется, интересен лишь в той мере, в какой он помещает себя в область словесного невозможного.
Если человек скептичен, если он не поддается гипнозу авторитетов и систем, будь то Кант или Хайдеггер, он способен использовать философию очень продуктивно.
Философия всегда претендует на универсальность, и в этом заключается ее сила и слабость одновременно. Ханна Арендт видела в претензиях философии на всеобщность истоки свойственного ей авторитаризма (она писала об этом применительно к своему учителю и любовнику Хайдеггеру). Когда-то известный биолог Якоб фон Икскюль ввел понятие Umwelt . Umwelt - это окружающий мир, и каждое животное, говорил он, имеет свой Umwelt . Пчела видит только цветы, то есть определенные геометрические формы, которые она идентифицирует как важные для нее. А, например, облака для нее не важны, и она их не видит. Позже Хайдеггер говорил, что мир животного гораздо беднее мира человека, так как мы в состоянии вместить в наш мир гораздо больше элементов, не имеющих прагматической для нас значимости. Конфигурация Umwelt" а меняется в зависимости от состояния организма. Икскюль писал о том, что сытая акула не видит мелкой рыбешки, потому что она не входит в ее мир, она ей не нужна. А голодная акула видит мелкую рыбешку, потому что меняется ее мир. Мы исходим из того, что каждый биологический вид имеет свою феноменологизацию мира. Мы видим цвета, которые не видят другие животные, но, например, обезьяны видят красный цвет, потому что в джунглях они должны видеть плоды, являющиеся для них пищей, и поэтому красный цвет становится для них важным.
Но если мир являет себя в разных конфигурациях, то следует понимать, что его онтология - это не что иное, как «региональная онтология», что миров может быть много и что способы их описания тоже могут меняться. Вот почему я не очень верю в универсальность философских методов и образов мира. Мне кажется, что разумный и критический эклектизм вполне приемлем для философии, если, конечно, он не ведет к хаосу и дурному неразличению категорий и понятий. В любом случае философия (и в этом еще один ее парадокс) - это форма универсальной рефлексии, которая должна понимать свою соотнесенность с региональными онтологиями.
Ницше, например, не учился философии. Говорят, что он даже не прочел толком Канта.
При всем при том я считаю, что философия абсолютно немыслима без эмпирических наук. В начале XX века Эйнштейн заставил переосмыслить понятия времени и пространства, эти кантовские apriori . Но еще до этого неэвклидовы геометрии Римана и Лобачевского поставили вопрос о том, в каких конфигурациях пространства мы мыслим - эвклидовых или нет. А если эвклидовых, то почему? Физика, математика сдвигают философские представления и заставляют по-новому мыслить трансцендентальное. То же относится и к биологии, которая многое меняет в наших основополагающих представлениях о мире. В свое время лингвистика дала сильный импульс для философии. Одним словом, науки необходимы философии. Я не люблю русских религиозных философов, они по большей мере мыслят исходя из спекуляций о Боге, о котором никто ничего не знает. Мне кажется, это большой недостаток определенного стиля философствования…
Для меня лично очень важная область - биология, помогающая понять общие трансцендентальные основания нашего мира. Мы все, в конце концов, - биологические существа. Кант построил свою эстетику из биологии. Гегель считал, что философия - это то, что интегрирует научные знания. Он пытался сконструировать энциклопедию философских наук, то есть создать единое представление о взаимодействии и взаимосвязи разных наук. Я склоняюсь к тому, что конструирование единого подвластного философии поля - всегда ошибка. Даже если представить себе мир как смысловой континуум, мы должны вносить в него разломы, «катастрофы». Иначе мы не сможем его понять. Смыслы возникают на границах, водоразделах, расщелинах. Жорж Батай говорил о гетерологии, то есть приостановке, разрушении континуума. Я считаю, что, даже если мир континуален, нам не следует отказываться от идеи региональных онтологий, то есть радикально различных зон смысла. Глубокое различие научных дисциплин с такой точки зрения может быть продуктивным. Философия, как мне кажется, - это построение всеобщего в рамках гетерологии. Как видим, опять нечто невообразимое.
Юлия Рыженко / сайт
Очень существенно для философии и искусство. Мы знаем, что одной из важных областей философии со времен Баумгартена и Канта является эстетика. Сегодня «эстетика» кажется устаревшей. Хотя совсем недавно вновь появились попытки ее возродить. Эстетика и искусство важны потому, что в мире есть вещи, которые непостижимы через рациональные понятия и категории. В таком случае часто говорится об интуиции, или, как издавна принято в российском философском лексиконе, - созерцании. Философия заворожена интуицией, так как в ней реализуется наиболее непосредственный контакт с реальностью. Интуиция позволяет нам без каких бы то ни было концептуальных механизмов схватывать «тотальности». Собственно, область эстетики и искусства - это чувственные элементы, организованные в формы, то есть в некие тотальности. Целый ряд философов отдавал предпочтение в постижении мира поэтам или художникам. Например, Хайдеггер, который молился на Гельдерлина. Искусство нужно философии потому, что оно противостоит неизменному ее стремлению сводить мир к концептуальным схемам. Эти попытки, многократно раскритикованные и связывающие философию с точными и естественными науками, всегда приводили философию к кризису. Мощные концептуальные аппараты очень редко соответствуют устройству мира. Мир сопротивляется концептуальным схемам. Гуссерль писал об адекватности миру «смутных понятий», которые он называл морфологическими , то есть связанными с формой. Понятие «собака» - смутное и основывается на неопределенном представлении о форме. От морфологических понятий до искусства - один шаг.
Самая большая угроза философии - догматизация. То, что в ХХ веке называется метафизикой. Метафизика возникает тогда, когда философия придает собственным понятиям статус некой абсолютной реальности. Метафизическое сознание - классическая болезнь философии. Двадцатый век прошел в философии под знаком борьбы с метафизикой, которую никак не удается побороть. Одним из таких борцов был Ницше, другим - Хайдеггер. И о каждом таком борце в конце концов говорилось, что ему не удалось преодолеть метафизику и что сам он - метафизик. Возможно, метафизическое сознание неискоренимо. Оно всегда порождает соблазн приложить некую философскую систему или некие понятия к реальности. Результат подгонки реальности к схеме всегда плачевен. Философ, увы, легко принимает схемы за реальность.
Чтобы заявить, что убивать плохо, не надо быть философом. Другое дело понять, почему убивать плохо.
Одна из самых расхожих и серьезных ошибок - это понимание философии как системы догматических представлений, а не как способа подвергнуть догматику рефлексии. Мне кажется, настоящего философа от плохого отличает скептицизм. Если человек скептичен, если он не поддается гипнозу авторитетов и систем, будь то Кант или Хайдеггер, он способен использовать философию очень продуктивно. Если же человек берет готовую модель: «Кант писал…», «Гегель говорил…» - ничего путного из этого не выйдет. Защита своей позиции ссылками на авторитет - абсолютно антифилософская позиция. Это мы проходили с марксизмом-ленинизмом. Философия чрезвычайно полезна как способ проблематизации и чрезвычайно опасна как возможность догматизации. И эти две возможности присущи ее природе.
Кстати, я не до конца уверен, что философия - это область специфического профессионализма, хотя в ней есть много технических аспектов, и без знания истории философии вряд ли можно сказать что-то новое. Ницше, например, не учился философии. Говорят, что он даже не прочел толком Канта, что не помешало ему стать крупным мыслителем. Есть люди, которые находятся на грани между философией и литературой, как, например, Жорж Батай или Морис Бланшо, литературный критик, прозаик, оказавший сильное влияние на таких философов, как Левинас или Фуко. При всей необходимости технических знаний и знания истории философии принципиально важной является способность свободно мыслить. И все же... Я часто работал со студентами, склонными к широковещательным декларациям о мире на пространстве нескольких страниц. Я всегда пытался объяснить им, насколько опасны глобальные спекуляции, основанные на малом знании и всегда ведущие к тривиальностям. С точки зрения философии, тривиальные вещи всегда неинтересны. Чтобы заявить, что убивать плохо, не надо быть философом. Другое дело понять, почему убивать плохо.
Философ Пятигорский без устали повторял одно и то же: «Надо думать, думать, думать». Когда я слышал и читал это бесконечное «надо думать», я невольно раздражался: «О чем, почему надо думать?» Неужели просто сидеть, подперев голову рукой, и думать непонятно о чем? Это мне казалось нелепостью Пятигорского, его недодуманностью. Однако в тех случаях, когда приходится думать, можно думать по-разному. Для этого не обязательно быть философом. Можно думать философски, а можно художественно, как угодно. Но тогда, когда мы касаемся оснований и хотим выйти за пределы тривиальности, нет лучшего подспорья, чем философия. Как иначе порвать с принятой аксиоматикой, как подвергнуть ее рефлексии? Как понять, чем мы являемся в нашем Umwelt" е и за его пределами?
Записала Юлия Рыженко
На такой вопрос Алексей Валериевич Босенко обычно отвечает, что «низачем» - потому как она «не от нужды, а без нужды», «от свободы и по свободе». Ведь обычно вопрос «зачем?» ставится либо риторически, выражая бесполезность предмета (зачем это нужно?), либо из корыстного интереса - исходя из того, что наше время пропитано духом коммерции и прагматизма. Поэтому от нас ждут прагматичного ответа о «пригождаемости» философии - то есть разъяснения ее прямой пользы в житейском смысле.
В случае с философией ответ на такой вопрос всегда будет ущербным для самой философии - так как уже самим прагматичным тоном вопроса она оказывается поставленной в рамки конкретной утилитарной выгоды. Такой пользы, выгоды, философия как раз таки не дает. И ответив, что философия формирует широту взгляда на вещи и умение мыслить вообще, мы, конечно же, только проиграем - так как эти широта и умение не требуются от современного человека, и без них вполне можно обойтись. Все это незачем людям, живущим по меркам товарной стоимости.
Вопрос «зачем нужна философия?» во многом обусловлен нашим недавним советским прошлым. Ведь сегодня мы имеем дело с такой системой образования, которая еще сохраняет в себе многое от своей предшественницы, ставившей во главу угла не просто «полезные» утилитарные умения и навыки, а самое развитие человека. Она ставила задачу построения развивающего образования - поскольку имела целью развитие личности. Именно для этого в прежнюю общественную систему образования вошла философия, которая доселе всегда была элитарной наукой. Сегодня же она вымывается из образования обратно, ликвидируется, и скоро снова будет доступна в своих высших формах только посвященным.
Все очень просто: философия действительно дает человеку возможность самостоятельно мыслить и самостоятельно делать выводы. А в обществе, в котором теперь мы живем, такое мышление и такие выводы небезопасны и не нужны. Ему нужны люди, которые не мыслят, а только берут клише и производимые обществом идиологемы, необходимые для сохранения текущего статус-кво. Идеологи производят идеи, и люди должны их потреблять, брать в готовом виде, ни в коем случае не вырабатывая их самостоятельно. Мышление - небезопасная вещь. Ведь свободомыслие всегда ведь чревато неповиновением и непокорностью.
В нашем обществе у философии нет будущего. Поэтому студенты должны понимать, что сегодня только в некоторых университетах все еще пытаются сформировать вкус и потребность к философии. Мне очень нравится, как об этом пишет Эвальд Ильенков: мы ведь заботимся о гигиене тела, занимаемся физкультурой - и так же нужно заботиться и о гигиене ума, о своем умственном здоровье. Ум должен быть все время в тонусе, ведь, как и мышцы, он тоже дряхлеет при отсутствии постоянной деятельности и активной работы. Поэтому у каждого человека должна быть сформирована нормальная потребность к саморазвитию. Ведь ум связан с умением, со способами деятельности, которые не формируются стихийно - то есть, с выработкой способов деятельности, необходимых для решения задач, которые еще не решались в истории, и не имеют алгоритма, определенного готового способа решения, схемы.
Для выработки таких решений нужна не чисто интеллектуальная гибкость - игра ума, а определенная способность выработки решений в непредвиденных, не определенных заранее ситуациях. Сократ учил, что человеку нужно владеть общими понятиями для того, чтобы вырабатывать правильные решения в доселе не имевших место ситуациях. Оперирование общими понятиями как раз и было для него сутью философии.
Когда речь идет о значении философии, нам в первую очередь следует говорить не о ее пользе для отдельного человека, а о том, с какой исторической необходимостью появляется философия, и чем было вызвано ее появление в обществе. Тогда уже легче говорить о том, какую роль намерен играть в истории этот отдельный человек, и зачем ему нужна философия: либо он останется агентом и винтиком товарного производства, либо будет стремиться быть человеком, субъектом в историческом процессе - изменяя общество, а не приспосабливаясь к нему.
Следует помнить, что человек появляется на свет не готовым, подобно вышедшей из куколки бабочке. Он развивается - точнее, саморазвивается, и его становление как человека есть дело его собственных рук. Когда история только начинается, человек является человеком лишь в начальной стадии своего развития. Но уже на этой стадии он обладает универсальностью в своей сущности. Такие формы сознания, как философия, обеспечивают ему эту универсальность и становление его самого как человека. Эти формы выступают проекциями бесконечности, вечности, универсальности, всеобщности, которые человеку еще предстоит снова выработать в действительности: сначала в общественном масштабе, а потом присвоить индивидуально.
Говоря проще, философия - это проект, стратегия и перспектива развития человеческой сущности. В ходе разворачивания истории каждый единичный человек выступает все более односторонним, однообразным, все более однобоким в своих функциях, и лишается этой всеобщности. Но ее приобретает в целом общественная сущность человека. И философия - как форма становления всеобщности этой сущности - играет определяющую функцию по отношению к другим формам сознания. Все формы сознания как идеальное образуют сферу универсальности человека, а философия - самосознание этой универсальности. Человек осознает в философии свою вечную, универсальную и бесконечную сущность. Ведь сами понятия вечного, бесконечного и универсального могут быть выработаны только философией и усвоены человеком только из нее.
«Тоска и безнадега» - это сигнал и симптом. Философия может помочь человеку, который постоянно испытывает скуку или состояние бесчеловечности своего существования, желая из него выйти. Но не всякая философия - а лишь та, которая позволяет открывать бесконечность в конечном. Или, как писал Аристотель, дает познать единичное, содержащееся в общем. Иная же философия стремится подхватить и усилить это чувство тоски, доведя его до отчаяния и беспомощности.
Важно понимать, что философия неоднородна. При самодеятельном занятии философией под рукой оказываются простейшие ее формы (или, что еще хуже, философские фикции), которые заводят в тупик или оставляют человека в том же состоянии, укрепляют его застывшее существование, успокаивая его тем, что ничего поделать нельзя. Абсурд жизни подкрепляется убеждением, что этот абсурд нормален. С человека будто снимается всякая ответственность, он окостеневает в бессилии, уверовав в невозможность что-либо изменить. Именно поэтому так популярны всевозможные мистические учения.
Самодельщина в философии приводит только к суррогатным ее формам, служа апологетике наличного положения вещей, культивированию человеческой беспомощности. Поэтому к настоящей философии в ее высших формах - к теории развития, к диалектической философии -нельзя прийти в одиночку, стихийно, доморощенными средствами и случайным путем. Тут необходимо обучение, связанное со сложностями и требующее определенных усилий.
При первом столкновении с ней философия разрушает обыденное мышление и расшатывает догматизм, формируя скептическое отношение к действительности. И если не довести это негативное изменение до какой-то зрелой формы, до превращения в конструктивное, положительное отрицание, то человек остается на уровне скептицизма, релятивизма, субъективизма. Эти формы мышления очень распространены в наши дни. Скептик не знает диалектического отрицания отрицания. И эти люди очень удобны тем, что, несмотря на критицизм, который они распространяют и сеют вокруг себя, они не способны ничего сделать, и только создают видимость некоторого активизма, социального движения. Такая позиция определенным образом подпитывается и культивируется в наше время.
Труднее всего подняться на диалектическую ступень мышления. Хотя после того, как перестали насаждать догматический суррогат диалектики, пропали зазубренные, бездумные, примитивные формулировки диалектических положений. Для тех, кто не имел негативного опыта изучения философии, диалектика открывается сейчас новым миром.
Но для сохранения этих открытий нужны соответствующие формы объединения. Как говорил Энгельс, с тех пор, как социализм стал наукой, он требует, чтобы его изучали так, как науку. История способов мышления также требует, чтобы ее изучали, усваивая наиболее развитые формы мышления. Однако и в современной системе образования научить этому очень трудно. Ведь для того, чтобы научить ходить, писать и читать, мы выделяем годы ежедневных занятий - а для изучения же теории познания в истории науки дается всего восемь лекций. Свободное время, свободное добровольное занятие чем-либо становится роскошью. Каждый, кто хочет заниматься чем-то свободно, для души, должен непрерывно сопротивляться обыденности, будничности, текучке дел и событий. А это требует упорства и каждодневных усилий.
В то же время, успешное сопротивление системе невозможно без философии. Направленный против нее стихийный протест и взрывное возмущение нерезультативны. Их всегда можно будет перенаправить на укрепление существующего строя.
Итак, человек не может сам по себе найти путь к развивающей философии, да и к философской культуре как таковой - хотя самостоятельность в этом поиске пути так же необходима, как полемика и диалог. Однако, самостоятельность - не то же, что поиски в одиночку. То, что предлагается человеку в рамках учебного процесса в университете, часто воспринимается им враждебно, как «обязаловка», навязанная ему извне. А как некогда заметил Аристотель, философия требует досуга и глубже осваивается при свободном к ней отношении, исходя из личного интереса. Муштра и принуждение только отталкивают. Ведь философия защищена своей сложностью - ее нельзя заучить и нельзя заставить заниматься ею насильно. Зубрежка и принуждение бессильны и противопоказаны в ее случае.
Впрочем, занятия философией - когда они какое-то время занимают и увлекают человека - могут дать ему в результате карьерный рост и успех. Известно немало примеров, когда занимавшиеся философией люди использовали потом в работе полученные навыки публичных выступлений, грамотного и четкого построения мысли, умения схватывать проблему в ее целостности и продуктивно участвовать в полемике. Однако это вовсе не философия, а частные проявления полученных знаний, которые выгодно выделяют владеющих ими людей - но и не более того.
Диалектика позволяет понимать мир из него самого, понимать саму систему общественной жизни и общественного развития, осознавая, что такое человек и каково его место в универсуме. Увы, бывает и так, что в этом знании много печали. Это особенно свойственно регрессивным эпохам - в частности, и той, которую мы переживаем сейчас. Знакомый с философией человек может выделить передовые течения во всех сферах общественной жизни. Понимая общее, целое, основное, он понимает не только действительное положение вещей в их связях - а и положение себя самого в них. Такое понимание вооружает человека знанием, которое, свою очередь, делает его способным изменить это положение. Затем и нужна философия.
Мировоззрение, познание всего сущего, развитие общества и личности невозможны без такой древней и знакомой всем науки под названием «философия».
И нужна ли она вообще в сложных и запутанных жизненных коллизиях? Но человек – существо разумное, пытливое и любознательное, наделенное творческим воображением и мудростью, поэтому философия будет окружать его всю сознательную жизнь. Философские размышления дают ответы на вопросы, на которые не в силах пролить свет точные науки в школах или вузах. Что представляет собой наша Вселенная? Какова основа окружающего мира? В чем смысл существования человечества и каждого индивидуума в частности? Сколько стоит добро и зло? Зачем нужна жизнь? Ученые не знают точного и правильного ответа. Но разрешить их способны философские размышления, причем справиться с философскими вопросами в силу практически каждому мыслящему человеку.
Зачем нужна философия еще? Она дает понятия об определенной целостности мира. Философия не будет просто группировать доступные научные знания, а построит систему, которая логически упростит понимание нравственности, разума, отношения человека к миру и других архиважных вопросов. Сразу же становятся понятными взаимодействие частей и частиц Вселенной, смысл их существования, влияние на мировоззрение человека.
Философию можно условно конкретизировать по областям применения. Метафизика изучает задачи бытия и существования. Аксиология дает понимание моральных ценностей. А ответить на вопросы познания способна эпистемология. Немного обособленно стоят история философии и логика.
Так складывалось исторически, что пространственные и языковые барьеры повлияли на создание разных философских школ внутри конкретных народов. Понятно, что, к примеру, древнегреческая философия могла нести немного другой посыл, нежели китайская. Даже в наше время существуют некоторые отличия различных философских направлений. Современную философию можно разделить по континентальному принципу благодаря работам современных философов разных стран.
Формирование философского мышления началось задолго до нашей эры и происходило оно в разных концах мира. Жаль, что до наших дней не дошли философские работы древнейших цивилизаций, утративших сейчас свое существование. В разных регионах последователи определенных учений формировали философские школы.
Классическая греческая философия известна многим именами - Сократа, Платона и Аристотеля, которые сформировали очень важные направления философской науки, повлиявшие на мировую культуру. Их философские труды не утратили актуальность и в наши дни.
Греческая философия положила начало философии эллинистической, когда на первый план вышли неоплатонизм, стоицизм и скептическое отношение к возможности получения истинных знаний о мире.
Древнеиндийская философия уходит своими истоками в старинные тексты традиций индуизма.
Философия древнего Китая отличается практичностью, углубленным изучением этических и политических проблем.
Эпоха Возрождения поставила человека в центр философской системы. Философы тех времен отличались гуманистическими взглядами на жизнь, что часто шло в разрез с церковной философией того времени.
Христианская философия постепенно развивалась в регионах, где практиковали христианство. А на философию Ближнего Востока сильно оказал влияние ислам.
Период философии Нового времени берет начало в 17 веке, когда в мире появляется много новых концепций и подходов. Философская мысль стремительно движется дальше.
В современном обществе отношение к философам не всегда положительное. Нередко можно услышать недоуменный вопрос: «Зачем нужна философия ?» И не удивительно. Заботы большинства о «хлебе насущном» отодвинули понимание данной науки на задний план. Тем более что этому значительно способствуют не всегда правильно сформированные убеждения человека. Вместе с тем, влияние философии на общество происходит постоянно и имеет огромнейшее значение. Изучение этого предмета формирует ориентацию на истину и доброту, спасает от ограниченности взглядов, помогает находить общий язык с окружающими людьми, развивает мышление и логику. Изучая и анализируя философские труды, мы развиваем в себе познание абсолютного.
